Игорь Бутман объяснил, почему великие композиторы были импровизаторами
В Чите отгремел большой джазовый праздник — IV фестиваль Олега Лундстрема. За кулисами после выступления Московского джазового оркестра мы встретились с его художественным руководителем Игорем Бутманом и поговорили о выдающихся музыкантах в его коллективе, постарались дать определение русскому джазу, вывести формулу успешного руководства оркестром и узнали, почему до сих пор не открылся музей джаза в России.
«Мне везло на хороших тромбонистов!»
— Каждый раз на выступлениях Московского джазового оркестра удивляешься вашим тромбонистам. Редко удается добиться такого звучания! Как вы нашли такие бриллианты? Олега Бородина, например.
— Мне повезло, что такие музыканты, как Олег, со мной, — великолепное понимание музыки, виртуозность, мастерство. Ему можно поручить любое соло в любой песне, у него великолепный слух и знание музыки, поэтому в любой вещи он может сразу сыграть хорошо.
Мне все время везло на хороших тромбонистов! Это редкий инструмент, менее популярный, чем саксофон и труба. Дольше всех в оркестре работает Николай Шевнин — надежный, великолепный инструменталист, много лет проработал у Валерия Гергиева в Мариинском театре. Сергей Гимазетдинов — музыкант с блестящим опытом: он успел поиграть и у Лундстрема, и у Гараняна. Совсем недавно, после участия в нашем фестивале «Будущее джаза», в постоянный состав оркестра мы взяли очень перспективного молодого музыканта из Луганска Алексея Карпенко.
Ценно, что все тромбонисты — талантливые солисты и хорошие джазовые импровизаторы.
— Интересно про Олега Аккуратова узнать. Каким было ваше первое впечатление о нем?
— Эпизод первой встречи в деталях не помню, Олег тогда был совсем юным, его удивительный дар только начинал раскрываться. Второй раз я его увидел на конкурсе; у нас тогда с композитором Николаем Левиновским проступила скупая мужская слеза — перед нами предстал невероятный талант Олега, юмор, музыкальность. А еще он знает все! Может играть и классику, и джаз. Я от него в восторге, и до сих пор каждое его выступление производит на меня огромное впечатление. Через какое-то время я пригласил его к себе в оркестр. Важно, что он развивается еще и как солист, а не только выступает с моими оркестром и квартетом. У него свое трио, программы с Хиблой Герзмавой, с Ларисой Долиной…
— Еще один Олег, важный для вас, я думаю, Олег Лундстрем. Год работы с ним наверняка научил вас многому. Чему именно?
— У него можно было научиться выдержке — он руководил джазовым оркестром, а ведь каждый джазовый музыкант по-своему особенный. Хотя в оркестре у Олега Леонидовича в те времена не все были импровизаторами, но музыканты были великолепные. Руководить оркестром я тоже учился на его живом примере. Тогда я не понимал всего, но со временем начал вспоминать, что он делал, и какие-то его приемы перенял. Столько лет держать такой успешный оркестр, чтобы он все время звучал, — для этого надо иметь опыт, открытую душу и вместе с тем жесткий характер. Я тогда был молодой и бойкий, но Олег Лундстрем умел найти правильный баланс. Почему оркестр успешный? Потому что его руководитель грамотный, тонко чувствующий природу людей, тонко чувствующий публику. Поэтому его коллектив так долго существует и находится в великолепной форме, хотя Олега Лундстрема уже нет с нами.
«Мы не заигрываем с классикой, мы играем джаз»
— У вас в программе джазовые обработки классики: Рахманинов, Бородин, Чайковский. Как критики реагируют?
— Знаете, критиков-то не осталось таких, которые могут критиковать, и критиковать по делу. Мне кажется, что сделано все достойно, с большой любовью к музыке, талантливо. Недавно мы представили произведение «Русь» на темы Александра Бородина с симфоническим оркестром Ивана Рудина. В итоге получилось монументальное произведение. И опять же, это было сделано со вкусом и сыграно здорово. Мы не заигрываем с классикой, мы играем джаз, но берем темы для наших импровизаций, фантазий из классики. Нам это очень нравится, это уже наш конек.
— На фестивале Олега Лундстрема в Чите многократно прозвучала фраза «русский джаз» — из чего он соткан?
— На этот вопрос не так просто ответить. Хорошо сказал американский музыкант Уинтон Марсалис, что русский джаз — это когда играют русские музыканты. От себя добавлю, что это джаз с нашими интонациями, которые нам задают Бородин, Рахманинов, Чайковский — мы отталкиваемся от их музыки.
Конечно, у нас есть характерные джазовые приемы, импровизации строятся на примерах творчества великих американских, европейских и отечественных мастеров. Поэтому, если брать и анализировать все подробно, можно найти много того, что принято в западном джазе. Но если мы будем рассматривать Чайковского или Глинку, то и там услышим много придуманного зарубежными мастерами до них, и при этом мы же говорим «русская классика» — там наши интонации, темы, мелодии. И потом, если это хорошая музыка, она не должна иметь границ. Интересно об этом поговорить, конечно. Но в целом, если музыка задевает, трогает… Вот, например, мы выступали с Ильдаром Абдразаковым, он почти все поет по-русски. Это не русский джаз? Великий, потрясающий голос, значит, соответственно, это искусство, русская музыка, наше искусство. Если он поет по-английски — это их искусство. А если он поет по-итальянски, по-испански? Возьмем для примера джаз. Неискушенный слушатель может и не уловить разницы между чикагским и нью-йоркским стилями. А она есть! И у нашего, русского джаза свое уникальное лицо. Если американский джаз — это взрывная, зажигательная энергия, то наш — это глубокая, «неистовая» эмоциональность. Та самая русская страсть, которая живет внутри у сдержанных на вид людей и с огромной силой прорывается в музыке.
— Бытует мнение, что Бах — один из первых европейских джазменов за счет импровизационности.
— Уверяю вас, что многие музыканты, композиторы очень боятся слова «импровизация». Скажешь «вариация» — они сыграют любую, а ведь это то же самое.
Многие музыканты — Моцарт, Шопен, Паганини, Лист — все они могли бы сыграть свои сочинения сразу, они не сидели и не корпели над каждой нотой. Если бы тогда была звукозапись, то можно было и не записывать все ноты, а просто сыграть. Едва появился фонограф, появились и великие импровизации. Сейчас их анализируют, записывают и изучают. Некоторые даже на конкурсах играют! Мы запретили на наших конкурсах «Мир джаза» и «Детский триумф джаза» играть выписанные импровизации, ведь конкурс джазменов, а играют выученное.
Все, что писали Бах, Моцарт, Шопен и другие, — это гениальнейшие произведения, просто записанные, композиторы могли просто так сидеть, напевать и записывать. Так что все великие композиторы были импровизаторами, но работали в другом стиле. Джаз имеет свои особенности, свою артикуляцию, свои приемы, которые как раз и делают его джазом и отличают от классики. Там иначе расставлены акценты: в классике есть сильная доля, а в джазе слабая доля стала сильной. Но синкопирование (ритмический прием акцентирования слабой доли. — М.Ч.) ведь есть и в классике, и в большом количестве!
— К слову, об истории музыки. Последние новости о музее джаза были год назад, с тех пор — затишье…
— Есть на примете хорошее помещение, но там надо делать ремонт, и этому сопутствует много бюрократических моментов. Оформить соответствующие документы большое дело. Поэтому сейчас дела с музеем джаза в Москве замедлились. Но джаз активно представляют и в Музее музыки, там была выставка к столетию российского джаза, недавно была выставка к юбилею Гараняна. В этом году по случаю 80-летия Победы в Великой Отечественной войне мой Фонд планирует совместную акцию с Музеем Победы. В октябре мы представим работу талантливой художницы, которая вдохновилась историей Государственного джаз-оркестра СССР и при поддержке галереи Александра Старых создала большое полотно, посвященное бессмертному подвигу этих музыкантов.
Источник: www.mk.ru